«Теперь возвращение к 1991 году спустя 20 лет - это возможность поставить диагноз настоящему положению дел. Как бы ни старались эксперты всех мастей, политические и общественные деятели оправдать и собственное существование, и «развитие» России, диагноз современному обществу прост: смертельная недееспособность к самосознанию, к настоящей, полноценной действительности».
Мир нехотя подводит итоги двадцатилетия краха СССР – супердержавы коммунизма, которая определила облик ХХ столетия. И в России, и на Западе без ажиотажа и эйфории вспоминают август 1991 года. Академические институты и центры лениво выносят темы конференций «20 лет без СССР» в разряд второстепенных, даже третьестепенных событий, - все это не более чем плановый информационный повод. Пространство российских СМИ заполняют мемуары, воспоминания очевидцев, интервью главных действующих лиц, но все рассыпанное многоголосье парадоксально напоминает кадры немого кино, в котором пропали даже субтитры, а таперы не могут подобрать мелодию.
Крах коммунизма утратил статус эпохального, - коллапс СССР больше ничего не определяет, и определять не может. То, что казалось неопровержимой победой эпохи Холодной войны, мира свободы над миром тоталитаризма стало одним из многих событий в последовательности эпохальных разломов старого порядка планеты в Америке, Европе, прежде всего в истории тех народов и культур, которые до совсем недавнего времени могли называть себя развитыми и цивилизованными.
Мы все живем в мире, которого нет.
Нет Страны Советов, - теперь это уже никого не потрясает. В мире глобализации, «стареющих обществ», событий 9/11, войны в Ираке, Евросоюза, международного терроризма, мирового финансового кризиса, гигантских потоков миграции, арабских революций, Джулиана Ассанжа, Андерса Брейвика, провала политики мультикультурализма в Европе, массовых беспорядков в Лондоне теперь нет нужного места для 1991 года. В мире новейших технологий и коммуникаций, коллапса прежних главных форм культуры: литературы, кино, журналистики, издательского дела, бумажных журналов и газет, не находится ни нужных слов, ни подходящих моделей для анализа того, что произошло на постсоветском пространстве и в бывшем лагере социалистических стран Европы.
Мир жестоко разочарован не только жизнью после смерти коммунизма на 1/6 части суши, но и своим собственным поведением.
Какой смысл теперь возвращаться к событиям краха СССР? Никакого.
Никакого, если бы не одно «но» для самой России. Ни одна из бывших социалистических стран не может похвастаться не только победами на экономических и политических фронтах, но и уровнем современной культуры, самоорганизации любых внутренних сообществ. Символическое гробовое молчание прежнего коммунистического мира, прежде всего России, и истерическое нагнетание внутренней агрессии и напряженности, говорит только о том, что острый шок коллективного сознания отступил, и подступает парадоксальное осознание абсолютной пустоты.
Немота постсоветской России, неизбывный психотический дискурс власти и общества, теперь требуют иного возвращения к событиям 1991 года. Теперь только и начинается анализ модели события/событий, модели абсолютного исторического разрыва, с помощью которой можно понять самих себя нынешних и процессы новейшей истории после «распада» мира социализма.
